Она смотрела на него не столько с осуждением, сколько озадаченно.
— Мне нужно дойти до истины, — объяснил Пит. — И ничего больше. Проводить опыты и обретать знание — разве не это равносильно "быть", обозначать свое существование в мире? Я хочу быть — во всей полноте слова!
— Кто же сомневается в том, что ты есть! — сказала она. В ней было много практического здравого смысла.
Послушай, — возразил Пит, — Господь — настоящий Господь, библейский, в Коего мы веруем, а не дурацкий Карлтон Люфтойфель, — этот Господь взыскует каждого из нас. Библия — не что иное, как описание того, как Бог взыскует человека. Не человек взыскует Господа, а Господь ищет человека! Улавливаешь? И я хочу пройти как можно дальше навстречу Господу, чтобы облегчить Ему встречу со мной!
— Но как вышло, что человек и Бог разлучились, потерялись?
Лурин смотрела на него наивно, по-детски распахнутыми глазами, словно ожидала, что он вот-вот расскажет ей всю-всю правду про самое главное в жизни.
Пит таинственно промолвил:
— В результате ссоры, которая произошла в такой седой древности, что суть ее уже позабыта. Ведь началось с того, что Господь поместил человека в таком месте, где мог общаться с ним ежедневно, всечасно, без помех. Господь и человек общались запросто — как ты и я сейчас. Но потом что-то случилось — неизвестно когда и неизвестно что. Господь и человек вдруг как бы свернулись в клубок — каждый замкнулся на себе, как Лейбницевы разобщенные и по природе своей неспособные к общению монады или гегелевские "вещи в себе". Господь и человек остались более или менее рядом в пространстве, но каждый из них утратил способность воспринимать что-либо извне. Один из них был поражен некоей формой шизофрении, а именно — аутизмом, то есть полностью замкнулся в своей внутренней жизни, решительно отстранился от внешнего мира — что называется, умер для окружающего мира. А может, они оба разом обезумели и замкнулись, "умерли" друг для друга. А потом…
— А потом человек был изгнан. Не в переносном смысле, а в прямом. Выгнали его взашей, турнули вон из Рая.
— Да, — кивнул Пит, — очевидно, человек сделал что-то нехорошее — или Бог вообразил, что человек сделал что-то нехорошее. Мы не знаем толком, что это могло быть. Так или иначе, человек впал в грех — не то подвигнутый на это своей натурой, не то соблазненный некоей внешней силой, которая не могла быть чем-то иным, кроме как созданием Господа или частью его Творения. Вот таким образом человек потерял непосредственный контакт с Богом и перестал быть венцом Творения, будучи низведен на уровень одного из созданий Господа. Нам же предстоит пройти этот путь в обратном направлении.
— И ты вознамерился проделать его с помощью таблеток?
Сэндз ответил прямодушно:
— Иного способа, я, увы, не знаю. У меня не бывает естественных видений. Но я полон желания пройти весь тот путь, о котором я тебе говорил, дабы встать лицом к лицу с Богом, как человек однажды уже стоял — до того как отрекся от этой привилегии. Я ни на секунду не сомневаюсь в том, что это произошло неспроста: человека что-то поманило — или кто-то поманил — прочь от Бога, к иным занятиям. Человек добровольно отказался от тесных отношений с Богом, будучи уверен, что нашел нечто лучшее. Говоря наполовину сам с собой, Питер добавил:
— И вот мы отгородились от Бога, замкнулись на себе — и оказались вместе с Карлтоном Люфтойфелем, глобальной рассредоточенной бомбой и химическим оружием массового поражения.
— Мне нравится мысль, что нас соблазнили, — сказала Лурин. Она опять раскурила свою погасшую трубку. — И всем людям нравится. К примеру, эти таблетки соблазняют тебя. Так что ты продолжаешь поддаваться вечно сущему в мире соблазну. У людей вроде тебя в жилах течет кровь луговых собачек — вы любопытны до потери разума. Достаточно шумнуть возле их норки — и, глядишь, они уже высунули головенку, чтобы чего не пропустить. А ну как что-то интересное! — Она задумчиво помолчала, потом продолжила: — Чудо. Вот чего ты жаждешь. Его же страстно желал и тот, первый, в райском саду. До войны это называли "впечатляющим событием". Я называю это синдромом ожидания кролика из любой шляпы. — Лурин усмехнулась собственной шутке. — И вот еще что я тебе скажу. Знаешь, почему тебя так тянет на подвиги? Ты хочешь стать вровень с ними.
— С кем?
— Ну, с крепкими ребятами, с героями. Это от высокомерия, от суетного тщеславия. В один прекрасный день человек зыркнул на Бога и сказал себе: "Едрен корень! Почему этот тип Господь, а я вроде как прах у его ног!.."
— И, по-твоему, я сейчас как раз это и делаю?
— Неплохо бы тебе поучиться тому, что Христос называл "кротостью". Могу поспорить, ты и понятия не имеешь, что такое "кротость", что значит "смирять гордыню". Ты помнишь довоенные супермаркеты? Когда кто-либо с тележкой пролезает к кассе впереди тебя, без очереди, а ты смиренно пропускаешь его — это, наверно, и есть твое представление о вершине "кротости". На самом же деле кроткий обозначает "ручной" — как ручной зверь. Или даже дрессированный — да-да, именно дрессированный зверь.
Пораженный ее словами, Питер тихо ахнул:
— Да ну?
— И в это же понятие входит умение проглатывать унижения, бесконечно прощать, бесконечно терпеть. В это понятие кротости входят даже паршивенькие качества — слабость, глупое мягкосердечие. Но если определять очень коротко, то кротость — в корне своем — обозначает утрату агрессивности. В Библии она имеет узкоспецифическое значение; полное прощение причиненного тебе насилия. — Лурин рассмеялась от того, что у нее все так складно получается. — А ты дурачок! Разводишь турусы на колесах, а на самом деле не смыслишь ничего!